[Благословенный сказал]: «Монахи, меня воспитывали утончённым, необычайно утончённым, неимоверно утончённым. В резиденции моего отца были сделаны лотосовые пруды просто ради моего удовольствия: один с цветущими красными лотосами, другой с цветущими белыми лотосами, и третий с цветущими голубыми лотосами.

Я не пользовался иным сандаловым деревом, кроме как привезённым из Каси. Мой тюрбан, как и моя туника, нижние одеяния, верхние одеяния были сделаны из касийской ткани. Днём и ночью надо мной держали белый навес, чтобы защитить меня от жары и холода, пыли, травы и росы.

У меня было три дворца: один для зимнего сезона, один для летнего, один для сезона дождей. Четыре месяца я проводил во дворце для сезона дождей, где меня развлекали музыканты, и среди них [были только женщины и] не было ни одного мужчины. И я ни разу не покидал дворца. Тогда как рабов, слуг и рабочих в других домах кормили разбитым рисом и кислой кашей, в доме моего отца им давали выбранный горный рис, мясо, варёный рис.

(1) Среди такой роскоши и утончённой жизни мысль пришла ко мне: «Необученный заурядный человек, будучи сам подверженным старости и не способный избежать старости, чувствует отторжение, унижение, отвращение, когда видит того, кто стар, [но в этом случае] он не замечает собственной ситуации. Ведь и я тоже подвержен старости и не способен избежать старости. Поскольку это так, то если бы я ощутил отторжение, унижение, отвращение при виде того, кто стар, то это было бы неподобающе для меня». И когда я обдумал это, моё опьянение молодостью было всецело отброшено.

(2) [Мысль пришла ко мне]: «Необученный заурядный человек, будучи сам подверженным болезням и не способный избежать болезней, чувствует отторжение, унижение, отвращение, когда видит того, кто болен, [но в этом случае] он не замечает собственной ситуации. Ведь и я тоже подвержен болезням и не способен избежать болезней. Поскольку это так, то если бы я ощутил отторжение, унижение, отвращение при виде того, кто болен, то это было бы неподобающе для меня». И когда я обдумал это, моё опьянение здоровьем было всецело отброшено.

(3) [Мысль пришла ко мне]: «Необученный заурядный человек, будучи сам подверженным смерти и не способный избежать смерти, чувствует отторжение, унижение, отвращение, когда видит того, кто умер, [но в этом случае] он не замечает собственной ситуации. Ведь и я тоже подвержен смерти и не способен избежать смерти. Поскольку это так, то если бы я ощутил отторжение, унижение, отвращение при виде того, кто умер, то это было бы неподобающе для меня». И когда я обдумал это, моё опьянение жизнью было всецело отброшено.

Монахи, есть такие три вида опьянения. Какие три?

1. опьянение молодостью,
2. опьянение здоровьем,
3. опьянение жизнью.

Опьянённый молодостью, необученный заурядный человек пускается в неблагое поведение телом, речью, и умом. С распадом тела, после смерти, он перерождается в состоянии лишений, в неблагих уделах, в нижних мирах, в аду. Опьянённый здоровьем… опьянённый жизнью… перерождается в состоянии лишений, в неблагих уделах, в нижних мирах, в аду.

Опьянённый молодостью, монах оставляет [монашескую] тренировку и возвращается к низшей жизни [домохозяина]. Или опьянённый здоровьем… Или опьянённый жизнью, он оставляет [монашескую] тренировку и возвращается к низшей жизни [домохозяина]». [И далее он добавил]:

«Болезням, старости и смерти
Подвержены простые люди.
Им отвратительны [все те],
Кто соответствуют природе.

Если б имел я отвращение
К тем, кто таков из-за природы,
Неправильно бы это было,
Ведь я и сам такой же точно.

И когда пребывал я так,
Без обретений зная состояние,
Преодолел все виды опьянений—
Здоровьем, молодостью, жизнью—
Защиту видя в отречении.

Возникло рвение во мне,
Когда увидел я ниббану.
И неспособен я теперь
Попасть под наслаждение чувств.
Опершись на святую жизнь,
Назад уже я не вернусь».