Так я слышал. Однажды Благословенный пребывал в стране Куру, где находился город под названием Каммасадамма. Там Благословенный обратился к монахам так: «Монахи!»

«Учитель!»—ответили те монахи. Благословенный сказал:

«Занимаетесь ли вы внутренним изучением, монахи?»

Когда так было сказано, один монах ответил Благословенному: «Учитель, я занимаюсь внутренним изучением».

«И каким образом, монах, ты занимаешься внутренним изучением?»

Затем монах объяснил, но то, как он объяснил это, не устроило Благословенного. Тогда Достопочтенный Ананда сказал: «Сейчас подходящий момент для этого, Благословенный! Сейчас подходящий момент для этого, Счастливый! Пусть Благословенный объяснит внутреннее изучение. Услышав это от Благословенного, монахи запомнят это».

«Тогда слушайте внимательно, Ананда, я буду говорить».

«Да, Учитель»—ответили монахи. Благословенный сказал:

«Вот, монахи, занимаясь внутренним изучением, монах изучает так: «Многочисленные различные виды страдания, которые возникают в мире, [возглавляемы] старением-и-смертью. В чём источник этого страдания, в чём его происхождение, из чего оно порождается и проистекает? Что наличествует, так что старение-и-смерть возникает? Чего не наличествует, так что старения-и-смерти не возникает?» По мере того, как он изучает, он понимает так: «Многочисленные различные виды страдания, которые возникают в мире, [возглавляемы] старением-и-смертью. Это страдание имеет обретение своим источником, обретение своим происхождением, оно порождается и проистекает из обретения. Когда есть обретение, то старение-и-смерть возникает. Когда нет обретения, то старения-и-смерти не возникает.

Он понимает старение-и-смерть, его источник, его прекращение и [то, что] путь, ведущий к этому, соответствует его прекращению. Он практикует таким образом и ведёт себя соответствующе. Такой [монах] зовётся монахом, который практикует ради абсолютно полного прекращения страданий, ради прекращения старения-и-смерти.

Затем, занимаясь внутренним изучением, он изучает так: «В чём источник этого обретения, в чём его происхождение, из чего оно порождается и проистекает? Что наличествует, так что обретение возникает? Чего не наличествует, так что обретения не возникает?» По мере того, как он изучает, он понимает так: «Обретение имеет жажду своим источником, жажду своим происхождением, оно порождается и проистекает из жажды. Когда есть жажда, то обретение возникает. Когда нет жажды, то обретения не возникает».

Он понимает обретение, его источник, его прекращение и [то, что] путь, ведущий к этому, соответствует его прекращению. Он практикует таким образом и ведёт себя соответствующе. Такой [монах] зовётся монахом, который практикует ради абсолютно полного прекращения страданий, ради прекращения обретений.

Затем, занимаясь внутренним изучением, он изучает так: «Когда возникает эта жажда, где она возникает? Когда она утверждается, то на чём она утверждается?» По мере того, как он изучает, он понимает так: «Что-либо в мире, имеющее приятную и неприятную природу: вот где эта жажда возникает, когда она возникает. Именно здесь она утверждается, когда она утверждается. И что в мире имеет приятную и неприятную природу? Глаз имеет приятную и неприятную природу в мире: именно здесь эта жажда возникает, когда она возникает. Именно здесь она утверждается, когда она утверждается. Точно также ухо, нос, язык, тело, ум имеет приятную и неприятную природу в мире: именно здесь эта жажда возникает, когда она возникает. Именно здесь она утверждается, когда она утверждается».

Монахи, любые жрецы и отшельники в прошлом, которые считали [что-либо] в мире, имеющее приятную и неприятную природу, как постоянное, как счастье, как «я», как здоровое, как надёжное—[все] они взращивали жажду. Взращивая жажду, они взращивали обретение. Взращивая обретение, они взращивали страдание. Взращивая страдание, они не были свободны от рождения, старения и смерти. Они не были свободны от печали, стенания, боли, недовольства и отчаяния. Они не были свободны от страданий, я говорю вам.

Любые жрецы и отшельники в будущем, которые будут считать [что-либо] в мире, имеющее приятную и неприятную природу, как постоянное, как счастье, как «я», как здоровое, как надёжное—[все] они будут взращивать жажду. Взращивая жажду, они будут взращивать обретение. Взращивая обретение, они будут взращивать страдание. Взращивая страдание, они не будут свободны от рождения, старения и смерти. Они не будут свободны от печали, стенания, боли, недовольства и отчаяния. Они не будут свободны от страданий, я говорю вам.

Любые жрецы и отшельники в настоящем, которые считают [что-либо] в мире, имеющее приятную и неприятную природу, как постоянное, как счастье, как «я», как здоровое, как надёжное—[все] они взращивают жажду. Взращивая жажду, они взращивают обретение. Взращивая обретение, они взращивают страдание. Взращивая страдание, они не свободны от рождения, старения и смерти. Они не свободны от печали, стенания, боли, недовольства и отчаяния. Они не свободны от страданий, я говорю вам.

Представьте, монахи, бронзовую чашу с напитком, имеющим утончённый цвет, аромат и вкус, но смешанным с ядом. И мимо проходил бы человек, подавленный и страдающий от жары, уставший, обезвоженный, жаждущий пить. И ему сказали бы: «Почтенный, этот напиток в бронзовой чаше обладает утончённым цветом, ароматом и вкусом, но смешан с ядом. Если хочешь, пей. Если выпьешь, он доставит тебе удовольствие своим цветом, ароматом и вкусом, но, выпив, ты повстречаешь смерть или смертельные муки». И тут же, не обдумав, он выпил бы напиток, не отверг бы его, и посему повстречал бы смерть или смертельные муки.

Точно также, монахи, любые жрецы и отшельники в прошлом… будущем… настоящем которые считают [что-либо] в мире, имеющее приятную и неприятную природу, как постоянное, как счастье, как «я», как здоровое, как надёжное—[все] они взращивают жажду … Они не свободны от страданий, я говорю вам.

Монахи, любые жрецы и отшельники в прошлом…

Монахи, любые жрецы и отшельники в будущем…

Монахи, любые жрецы и отшельники в настоящем, которые считают [что-либо] в мире, имеющее приятную и неприятную природу, как непостоянное, страдательное, безличностное, как болезнь, как ужасающее—[все] они отбрасывают жажду. Отбрасывая жажду, они отбрасывают обретение. Отбрасывая обретение, они отбрасывают страдание. Отбрасывая страдание, они свободны от рождения, старения и смерти. Они свободны от печали, стенания, боли, недовольства и отчаяния. Они свободны от страданий, я говорю вам.

Представьте, монахи, бронзовую чашу с напитком, имеющим утончённый цвет, аромат и вкус, но смешанным с ядом. И мимо проходил бы человек, подавленный и страдающий от жары, уставший, обезвоженный, жаждущий пить. И ему сказали бы: «Почтенный, этот напиток в бронзовой чаше обладает утончённым цветом, ароматом и вкусом, но смешан с ядом. Если хочешь, пей. Если выпьешь, он доставит тебе удовольствие своим цветом, ароматом и вкусом, но, выпив, ты повстречаешь смерть или смертельные муки». И тот человек подумал бы: «Я могу утолить свою жажду водой, сывороткой, кашей или супом, но мне не стоить пить этот напиток, поскольку, если я сделаю так, это приведёт меня к вреду и страданию в течение долгого времени». Обдумав, он бы не выпил напиток, но отверг бы его, и посему не повстречал бы смерть или смертельные муки.

Точно также, монахи, любые жрецы и отшельники в прошлом… будущем… настоящем которые считают [что-либо] в мире, имеющее приятную и неприятную природу, как непостоянное, страдательное, безличностное, как болезнь, как ужасающее—[все] они отбрасывают жажду… Они свободны от страданий, я говорю вам».